Первый раз я попала сюда, будучи еще совсем юной барышней. Прогревшийся на августовской жаре парижский воздух медленно оседал на асфальт и растворялся в вечерних сумерках под легчайшим дуновением ветерка. Я села за столик в ближайшем кафе и попросила кофе. «Мадемуазель, у нас кофе в два раза дороже, чем в городе, ведь это – Монмартр», – широко улыбаясь с гордостью сказал гарсон. Что бы он понимал, этот юный парижанин! 25 франков за кофе на Монмартре для меня тогда стоили всех парижских эспрессо вместе взятых, пусть даже и за 12 франков.

Прошло много лет. И я уже избегаю тот Монмартр, где когда-то заказала себе скандально дорогой, по мнению официанта, кофе. Я не люблю залитую огнями площадь Тертр с сотнями мольбертов и бесконечными рядами столиков кафе. Я не люблю толпу, бесцельно кружающую по небольшому пятачку. Я не люблю местные тертровские рестораны. И здешнее мягкое итальянское мороженое. Хотя итальянское морожено я очень даже люблю. Просто здесь оно теряет для меня всю свою прелесть.

Площадь Тертр, Монмартр

Почему? – спросите вы меня. Я вам отвечу – потому что толпы туристов давно уже обесценили это место. И это мороженое. И этот пятачок с бесконечными рядами художников и столиков кафе. Этот знакомый всем Монмартр кажется мне ненастоящим, лубочным, искусственным. Монмартр давно стал брендом, маркетингом которого занималась несколько веков сама история, а теперь вроде и спать можно спокойно – все равно бренд продаст себя сам.

Мулен Руж, Монмартр

Туристы сюда идут и днем и ночью. Сначала они двигаются от Пигаль – через «секс-вход Монмартра», потом садятся на местный автобус «Монмартрбюс» или фуникулер и поднимаются к самому верху, к величественной базилике Сакре-Кер. Где и без того яблоку негде упасть. И шарманщиков за последние годы здесь стало больше, и аккордеонистов, и продавцов всякой мелочи вроде консервных банок с «воздухом Парижа». И меню появились на всех языках мира, и даже кривые надписи у кафешек: «Мы гаврим па русска».

Я люблю другой Монмартр. Тот, который еще известнее маленькой зеленой деревушке в черте города – с ветряными мельницами, речками и собственными виноградниками. Тот, который сохранил аутентичные остатки прошлых веков. Тот Монмартр, который, как хорошее вино, становится только лучше с годами.

Его называют по старинке – Холм, как самую высокую точку столицы. У него своя энергетика, своя атмосфера. Колоритные улочки, маленькие магазинчики, семейные булочные, неторопливые жители. Здесь есть где пройти и есть что посмотреть. Этот Монмартр вы и сами видели – его показала вам Амели Пулэн. Вот улица Лепик – она проложена еще Наполеоном. Император считал, что на Холм не очень-то удобно взбираться по одной-единственной дороге, существовавшей в то время. Поэтому улица-дорога сначала так и называлась – Императорской. А в 1864 году ее переименовали в честь генерала Лепика, защитившего Монмартр от русских в 1814 году.

Улочки Монмартра, вдали видна Сакре-Кер

А это улица Мон-Сени. Здесь жил Берлиоз. Сначала со своей первой женой актрисой Хариет Смитсон, а потом – с женой-итальянкой, певицей Марией Речо. Он всегда говорил, что всю жизнь метался между двумя женщинами. Поэтому когда первая супруга умерла, он распорядился перенести ее прах с кладбища Сен-Венсен на кладбище Монмартра – там уже покоилась и прекрасная итальянка. А когда умер сам, его согласно завещанию, похоронили между двумя женами. Кладбище Монмартра – вообще в некотором смысле музей великих имен. Здесь покоятся физик Ампер, Дюма-младший, Стендаль, Оффенбах, Далида, братья Гонкуры, Нежинский, Дега.

Недалеко, на улице Корто, стоят древнейшие дома Парижа. В одном из них, под номером 12, останавливались Ренуар, Дюфи, Валандон – знаменитые художники.

А вот и «Будем как дома» – ресторан на Рюстик: здесь часто встречались Сезанн, Модильяни, Тулуз-Лотрек, Моне, Золя. Монмартр весь XIX век слыл Меккой богемного мира.

«Золотая капля» – народный квартал, где когда-то произрастали золотые виноградники и где делали вино, больше похожее на нектар.

Впрочем, что скрывать, и этот Монмартр все больше популяризируется после выхода «Амели» на широкие экраны. Холм теперь входит в набор достопримечательностей у туристов, вместе с Лувром и Эйфелевой башней. Это подтверждают и коммерсанты-продавцы безделушек с монмартровским пейзажем, перекочевавшие с «площади художников» на улицу Лепик и пятачок у кафе «Две мельницы». Об этом говорит и крем-брюле из местных ресторанов – с недавних пор оно называется не просто десертом, а десертом «Амели». Это видно и по дому «Месье Али» – бакалейщика с улицы Труа-Фрер: теперь его фрукты еще больше блестят, а хозяин для эффекта облачился в черный блузон. Бакалейщик после выхода фильма обновил ограды и вывесил табличку « So frency terroir ». Он улыбается и сообщает с марокканским акцентом о том, что собирается записать компакт-диск. И что еще вот выпустил почтовые карты, где он фигурирует на первом плане: теперь можно даже не отвлекаться от работы и не фотографироваться с туристами – туристы, они же как дети, приходят и задают одни и те же вопросы, и просят сфотографироваться.

Я посещаю Холм так. Если мне нужно купить грубый необработанный шелк, я иду к подножию Монмартра, где среди мясных лавок, торгующих исключительно кониной, рассредоточились магазины ткани. В них всегда хозяева – арабы, и они же всегда продавцы: с утра и до вечера стоят за прилавком, услужливо раскручивая рулоны с шелком, хлопком и шерстью. Они настоятельно просят взглянуть на буклированные ткани на прозрачный блестящий материал. Им бесполезно повторять, за чем вы пришли, сначала они все равно покажут то, что хотят разрекламировать. И только потом, тяжело вздохнув, начинают подтаскивать со всего магазина то, что ты ищешь. Рулоны растут горой – один-два-семь, за ними уже давно не видно продавца, от разнообразия только оттенков белого рябит в глазах, и ты, вздыхая, показываешь то, что запомнилось самым первым, а оно, конечно, лежит в самом низу. И теперь нужно ждать, когда все рулоны опять будут растасканы по магазину и разложены по полкам. Но я обожаю грубый шелк. И он отменного качества в местных монмартровских лавках.

А если мои друзья хотят пойти в кабаре, я не оставляю им выбора. Я веду их в «Мулен Руж». Последнее ревю я видела уже много раз. Но почему-то не надоедает. Я в который раз рассказываю, что отсюда и пошел легендарный френч-канкан. Что здесь открывали талант Пиаф, Монтана и Шевалье. Что здесь выступали Минелли, Синатра и Элтон Джон. Что в шоу участвуют как минимум сто артистов, и за полтора часа они меняют около тысячи костюмов. Зал, конечно, маленький. Шумный. Многоязычный. В нем не разглядеть творений Тулуз-Лотрека, которыми гордится «Красная Мельница». Но где, скажите мне, в Париже вы найдете кабаре размером с концертный зал? В кабаре трансвеститов «У Мишу», что находится по соседству, вообще стоят несколько столиков – оттого и попасть туда так же тяжело, как и слетать на Луну.

Еще иногда я хожу в ресторанчики Монмартра, где сохранилась атмосфера прошлого – играет аккордеон и местная звезда (в черном, с красной брошью и клипсами из искусственного жемчуга) поет голосом Пиаф. Где столы стоят широкими лавками и завсегдатаи ужинают локоть к локтю с незнакомыми посетителями. Летом – там, где позволяют узкие монмартровские улочки – столики и аккордеон перекочевывают на улицу. И можно долго сидеть в сумерках, разглядывая сверху огни Парижа. Но ресторан – это типично парижское веяние. Раньше здесь, на Монмартре, были таверны – их делали на месте ветряных мельниц, которых в старые добрые времена на Холме существовало предостаточное количество. Да и теперь, спустя столько десятилетий, среди витиеватых названий блюд в меню нет-нет да и встречаются типично крестьянские «шукрут» (кислая капуста с картошкой, сосисками и колбасой) и «касуле» (бобы и сосиски, обильно залитые жиром).

«Я хотел, чтобы мой фильм сделал людей счастливыми», – сказал после премьеры «Амели» режиссер Жан-Пьер Женэ. Когда бродишь по узким извилистым улочкам Монмартра, куда пока еще не очень часто ступает нога туриста, понимаешь, что имел в виду Женэ.

Вика Сарыкина, National Geographic